Передатчик, приемник.
Канал трансляции…
Я спустилась вниз, к стойке администратора. Там был телефон-автомат. Старик за стойкой с подозрением взглянул на меня и снова вернулся к своему паззлу. Я сняла трубку, опустила в щель пару монет и набрала номер Кингсли. Волны шумов на линии. Я не знаю, чего я ждала. Знаю только, что мне надо было хотя бы попробовать дозвониться. А потом в трубке пробился голос, как будто сквозь треск разгоревшегося костра, за многие мили отсюда. Искаженный, трескучий и призрачный. Даже не голос, а шепот. Я прижалась губами к трубке.
— Алло. Алло. Это кто?
— Это кто?
— Это я. Марлин.
— …Марлин?
— Кингсли? Это вы?
— …это вы?
— Послушайте, я возвращаюсь домой.
— …домой.
— Все, с меня хватит.
— …хватит… хватит.
— Послушайте.
— …слушайте.
— Нет, вы послушайте…
— …слушайте… слушайте.
Старик за стойкой то и дело поглядывал на меня. Теперь он улыбался, но улыбался жестоко, как будто знал, что со мной происходит, знал все мои тайны. А голос в трубке шептал мне в ухо, отвечая мне темным эхом. Шелестящая ласка моей собственной тени.
— Кто вы? Как вас зовут?
— …вас зовут.
— Кто там с вами?
— …там, с вами…
Павлин с Тапело сидели на кровати и играли в шахматы. Под мягким и ровным светом настольной лампы. Телевизор был выключен, и все было тихо, и никто не взглянул на меня, когда я вошла в номер. Какое-то время я просто стояла и смотрела на них — как они передвигают фигуры по доске.
— Хендерсон еще не вернулась?
Павлин покачал головой и отпил из бутылочки с «адвокатом».
— Надо было идти всем вместе.
— Бев хотела пойти одна, — сказал он.
— Нам надо держаться вместе.
— Мы и так вместе.
— Нет, я в том смысле…
— И как туалет? — спросила Тапело.
— Что?
— Туалет. Там как, очень страшно? Потому что я тоже хочу, но пока терплю. Как-то вот не решаюсь пойти.
— Да, там противно.
— Я так и знала.
— Тут есть горшок. Под кроватью, — сказал Павлин.
— Ага.
— Я отвернусь.
Все вокруг было четким и ясным; я от такого отвыкла.
— Знаешь, какая она? — спросил Павлин.
— Кто? — спросила Тапело.
— Беверли.
— Беверли? Она сумасшедшая.
— Она всегда делает все по-своему, — сказал Павлин. — Сколько я ее знаю. Она — сама по себе.
— Но ты ее любишь, да?
— Девочка, ты о чем?
— Ты меня слышал.
— Не понимаю, о чем ты.
— Все в порядке, — сказала я. — Я хочу…
Но я не знала, что им сказать. Я опять стала смотреть, как они играют.
— Я хочу извиниться, — сказала я чуть погодя.
— А это чего за херня? — Павлин попытался прочесть надпись на этикетке.
— Павлин…
— Гадость страшная.
— Это яйца, — сказала Тапело.
— Что?
Я попыталась заговорить.
— Вы оба, послушайте…
— Этот напиток, — сказала Тапело, — его делают из яиц.
— Из яиц?
— Из сырых желтков, бренди и сахара.
— Господи. — Павлин отпил еще глоток. — Ну и гадость.
Я смотрела на них, как они хорошо спелись, и мне даже не верилось, что Павлин грозил Тапело пистолетом.
— Павлин…
— Ну, чего? Марлин, ты что, не видишь? Я занят.
— Я хочу извиниться. За то, что было.
— Крепко тебя шибануло.
— Да.
— Ты же сказала, что приняла дневную дозу.
— Я приняла. Теперь я вспомнила.
— Приняла? Ты говорила, что нет.
— Хендерсон придет — подтвердит. Она мне сама дала капсулу.
— Просто болезнь прогрессирует, — сказала Тапело. — Наверное.
Павлин посмотрел на меня.
— Марлин?
— Я не знаю. Не знаю.
Девочка вздохнула.
— Павлин, твой ход.
— Ага, сейчас.
Павлин играл черными. Он передвинул свою фигуру, и Тапело тут же сделала ответный ход.
— Шах. Ты что, не видел?
Павлин покачал головой. Он, похоже, расстроился.
— Яйца! Етить-колотить, и кому пришло в голову делать бухло из яиц?
— Из сырых желтков, — сказала Тапело.
— Блин, их хотя бы сперва, ну, сварили или пожарили, что ли. Что там еще было? Бренди. А еще?
— Сахар.
— А ты, я смотрю, много знаешь. Слышишь, Марлин? Девочка знает все. Ну, почти.
Я подошла ближе.
— Тапело, часы у тебя?
— Часы? Да, конечно.
Она взяла свою сумку и достала часы. Я посмотрела на циферблат, на дрожащие размытые стрелки, которые медленно обретали четкость. Прямо пока я на них смотрела.
— Пять минут двенадцатого, — сказала я.
— Дай-ка я посмотрю. — Тапело взглянула на часы. — Все правильно. Пять минут двенадцатого.
И вот тогда я все вспомнила — все, что было сегодня.
— Ладно, — сказал Павлин. — Слушай, Марлин. Я не особенно разбираюсь в инъекциях. Я не знаю, какой там состав.
— Все в порядке.
— Я не знаю, сколько это продлится.
— Послушайте. Я просто хотела сказать вам «спасибо». За то, что вы мне помогли. В общем, спасибо.
— Да не за что, — сказал Павлин. — Ладно. Чей ход?
— Павлин, тебе шах.
— А, ну да.
Павлин сделал ход, Тапело тоже сделала ход, а потом я отошла к окну. Теперь я смогла прочитать, что там написано, на мигающей неоновой вывеске, через дорогу. Это была церковь. Такого я не ожидала. Я думала, это клуб. Ночной клуб. Но оказалось, что это церковь. Так там было написано. Зелеными буквами. Церковь. А чуть выше надписи был маленький желтый крест. Люди, которые раньше стояли у входа, теперь ушли. По улице медленно проехала полицейская машина.
— Мне, похоже, пиздец, — сказал Павлин.